Куда бы я ни ездила, где бы я ни была, Петербург остаётся моим самым любимым городом. Каждый видит его по-разному: гранитным и пышным - А.С. Пушкин, жёлто-серым и сумасшедшим – Ф.М. Достоевский, рабочим и вдохновляющим – С.Д. Довлатов. Я же больше всего люблю смотреть на него сквозь призму тонкого душевного устройства его жителей. Для этого нужно выйти на улицу в характерную для Петербурга погоду и сделать своеобразный репортаж с рабочим названием «Петербург on-line».
Итак, перед нами обыкновенное петербургское утро. Заглянем в окна. В этот ранний час многие жители ещё спят, не услышав своих будильников. Зато ровно через двадцать минут все, как один, будут бегать по дому, опрокидывая всё на своём пути. Петербуржцы в таких обстоятельствах могут не поесть, но обязательно приведут себя в порядок. Хорошо выглядеть – долг каждого человека в культурной столице.
И вот уже вереницы рабочих и студентов двигаются по улице, куда-то спешат, раскрывая и закрывая свои зонтики, как гусеницы, перетекая из автобуса в очередь перед эскалатором. Они толкаются, вырываются из цепких лап толпы в вагоне за считанные секунды, но выйдя, они, как правило, не спеша поправляют причёску и размеренно идут на переход. При этом они всегда о чём-то грустно думают и с радостной грустью присоединяются к серой гамме города.
К десяти часам улицы опустели. Ученики сидят в душных классах школ, секретари что-то печатают в своих маленьких офисах, и каждый, независимо от возраста, мечтает о перерыве на обед. Но еда в середине дня у петербуржцев тоже особенная. В назначенный час они по возможности идут в ближайшее кафе и садятся за столик у окна, по которому струится дождь. Эти капли напоминают горожанину слёзы, и ему хочется плакать. Придя в укромный уголок, он тратит последние деньги на чашку горячего кофе. Самые больные воспоминания отражаются на его гладкой поверхности, и петербуржец жадно пьёт их. Потом он берёт сигарету, придавая этому какое-то особенное, духовное значение, наслаждаясь этими движениями. Чиркнуть спичкой, дать жизнь табаку… И вот он уже задымился, заполыхал, заботливо окутал человека своим теплом и заботой.
Одним словом, петербуржцы любят одиночество. Они улыбаются незнакомым, чтобы обмануть себя. Конечно, у них есть друзья, некий «круг доверия», но петербуржцу очень сложно найти родственную душу. Он всегда возвращается к самому себе. Жители петербургских квартир никогда бы не узнали имена своих соседей, если бы им не понадобилась пачка соли, и никогда бы их не увидели, если бы случайно не столкнулись с ними на лестничной площадке. Лучший друг - это затрёпанная книжка в руках. Ветер переворачивает её страницы, словно сам хочет поскорее добраться до кульминационного момента. Старый блокнот, в котором часто заняты записями только поля (вырванные же страницы из него уже давно живут своей жизнью, как перекати-поле, перемещаясь по щедро населённому мусором тротуару) - старый житель сумки горожанина.
Люди здесь чутко улавливают звуки и громко дышат. Они даже дышат с интонацией. Но этого не слышно тем, кто предпочёл музыке города “эм-пэ-три”. Чувствуя ритм мегаполиса, здесь мчатся машины, гудят заводы.
После работы горожане, не обращая внимания на красоту подсвеченных зданий и всевидящих глаз застывших в мраморе змей, орлов, химер, сфинксов, львов, театральных масок, ангелов, кариатид, атлантов и прочих безмолвных, притаившихся фигур, устало спешат домой. А в это время античные герои вот уже третий век смотрят на панораму Невы с крыши Эрмитажа, голуби и кошки наблюдают день и ночь через чердачные окна, быстрые кони проносятся крышам города… Эти еле заметные жители карнизов, фронтонов, пыльных от городского смога ниш, балконов, крыш и заброшенных двориков являются порождением художественного воображения или помраченного туманами и белыми ночами болезненного сознания питерских зодчих и ваятелей.
Я люблю гулять по петербургской вселенной, перекинув сумку через плечо, и разглядывать человеческие лица. Им, как зеркалам, удаётся отобразить всё накопленные днём чувства. Иногда я беру у прохожих короткие интервью вроде «Подскажите, пожалуйста, который час?» или «Could you, please, tell me, where Sadovaya street is?», чтобы добавить к их описанию ещё и тембр голоса и степень раздражительности на данный момент. Иногда я тайком фотографирую их старым дедушкиным фотоаппаратом на плёнку.
Особую атмосферу города здесь создают бродячие артисты. Их петербургское отличие состоит в том, что зачастую они совсем не бедные. Баянисты и танцоры, гитаристы и художники становятся частью арт-Петербурга, раскрашивая его. На них обычно не обращают внимания, хотя в своём искусстве они действительно мастера. Улица – их гостиница, прохожие – их сожители. Это пилигримы в душе, похожие на странников И. Бродского («Глаза их полны заката, Сердца их полны рассвета»)… Залог их успеха – неповторимость. На Невском проспекте можно увидеть даже корзинщика, или поэта, или дрессировщика, или весёлого частушечника. Порой тротуары пестрят целыми оркестрами, использующими дорогостоящие комбоусилители. Деньги в большинстве случаев нужны лишь как символ признания; на самом же деле таким артистам необходимо просто получать внимание людей к их таланту. Проходя мимо, можно встретить и других удивительных персонажей – рыбаков.
В возрасте от 15 до 20 тысячи ребят устремляются на городские крыши. Штурмуя подъезды, они бегут к опасности, красоте, свободе. Свесив ноги с двадцатичетырёхэтажного дома, они весело машут руками «крышелазам» дома напротив. Вооружившись аэрозольными баллончиками, маркерами и мелками, они оставляют надписи «потомкам», изменяя кровли, стены и асфальт.
Ночью молодёжь тоже гуляет. Как правило, те, кто ближе к московскому характеру, этакие «петерсквичи», отдыхают в клубах; петербуржцы же предпочитают ночные катки, наблюдения за разводом мостов, ночные показы в «Доме кино» да и просто брожения по дорогам в никуда.
Что я могу сказать в заключение о моём, о любимом мною Петербурге? Для меня это целый мир, богемный и декадентский, который всегда со мной. Здесь нет лишних деталей, нет ничего второстепенного, случайного. Петербург невозможно объять и постичь весь, он всегда к нам как бы вполоборота. Окунувшись в шумное движение улицы, как в тёплую ванну, я как будто вижу сон наяву: настолько расплывчаты очертания в тумане, настолько много теней. Всевозможные оттенки серого делают город как бы нарисованным простым карандашом. Петербург нельзя с чем-то сравнить; Петербург похож только на Петербург.
Итак, перед нами обыкновенное петербургское утро. Заглянем в окна. В этот ранний час многие жители ещё спят, не услышав своих будильников. Зато ровно через двадцать минут все, как один, будут бегать по дому, опрокидывая всё на своём пути. Петербуржцы в таких обстоятельствах могут не поесть, но обязательно приведут себя в порядок. Хорошо выглядеть – долг каждого человека в культурной столице.
И вот уже вереницы рабочих и студентов двигаются по улице, куда-то спешат, раскрывая и закрывая свои зонтики, как гусеницы, перетекая из автобуса в очередь перед эскалатором. Они толкаются, вырываются из цепких лап толпы в вагоне за считанные секунды, но выйдя, они, как правило, не спеша поправляют причёску и размеренно идут на переход. При этом они всегда о чём-то грустно думают и с радостной грустью присоединяются к серой гамме города.
К десяти часам улицы опустели. Ученики сидят в душных классах школ, секретари что-то печатают в своих маленьких офисах, и каждый, независимо от возраста, мечтает о перерыве на обед. Но еда в середине дня у петербуржцев тоже особенная. В назначенный час они по возможности идут в ближайшее кафе и садятся за столик у окна, по которому струится дождь. Эти капли напоминают горожанину слёзы, и ему хочется плакать. Придя в укромный уголок, он тратит последние деньги на чашку горячего кофе. Самые больные воспоминания отражаются на его гладкой поверхности, и петербуржец жадно пьёт их. Потом он берёт сигарету, придавая этому какое-то особенное, духовное значение, наслаждаясь этими движениями. Чиркнуть спичкой, дать жизнь табаку… И вот он уже задымился, заполыхал, заботливо окутал человека своим теплом и заботой.
Одним словом, петербуржцы любят одиночество. Они улыбаются незнакомым, чтобы обмануть себя. Конечно, у них есть друзья, некий «круг доверия», но петербуржцу очень сложно найти родственную душу. Он всегда возвращается к самому себе. Жители петербургских квартир никогда бы не узнали имена своих соседей, если бы им не понадобилась пачка соли, и никогда бы их не увидели, если бы случайно не столкнулись с ними на лестничной площадке. Лучший друг - это затрёпанная книжка в руках. Ветер переворачивает её страницы, словно сам хочет поскорее добраться до кульминационного момента. Старый блокнот, в котором часто заняты записями только поля (вырванные же страницы из него уже давно живут своей жизнью, как перекати-поле, перемещаясь по щедро населённому мусором тротуару) - старый житель сумки горожанина.
Люди здесь чутко улавливают звуки и громко дышат. Они даже дышат с интонацией. Но этого не слышно тем, кто предпочёл музыке города “эм-пэ-три”. Чувствуя ритм мегаполиса, здесь мчатся машины, гудят заводы.
После работы горожане, не обращая внимания на красоту подсвеченных зданий и всевидящих глаз застывших в мраморе змей, орлов, химер, сфинксов, львов, театральных масок, ангелов, кариатид, атлантов и прочих безмолвных, притаившихся фигур, устало спешат домой. А в это время античные герои вот уже третий век смотрят на панораму Невы с крыши Эрмитажа, голуби и кошки наблюдают день и ночь через чердачные окна, быстрые кони проносятся крышам города… Эти еле заметные жители карнизов, фронтонов, пыльных от городского смога ниш, балконов, крыш и заброшенных двориков являются порождением художественного воображения или помраченного туманами и белыми ночами болезненного сознания питерских зодчих и ваятелей.
Я люблю гулять по петербургской вселенной, перекинув сумку через плечо, и разглядывать человеческие лица. Им, как зеркалам, удаётся отобразить всё накопленные днём чувства. Иногда я беру у прохожих короткие интервью вроде «Подскажите, пожалуйста, который час?» или «Could you, please, tell me, where Sadovaya street is?», чтобы добавить к их описанию ещё и тембр голоса и степень раздражительности на данный момент. Иногда я тайком фотографирую их старым дедушкиным фотоаппаратом на плёнку.
Особую атмосферу города здесь создают бродячие артисты. Их петербургское отличие состоит в том, что зачастую они совсем не бедные. Баянисты и танцоры, гитаристы и художники становятся частью арт-Петербурга, раскрашивая его. На них обычно не обращают внимания, хотя в своём искусстве они действительно мастера. Улица – их гостиница, прохожие – их сожители. Это пилигримы в душе, похожие на странников И. Бродского («Глаза их полны заката, Сердца их полны рассвета»)… Залог их успеха – неповторимость. На Невском проспекте можно увидеть даже корзинщика, или поэта, или дрессировщика, или весёлого частушечника. Порой тротуары пестрят целыми оркестрами, использующими дорогостоящие комбоусилители. Деньги в большинстве случаев нужны лишь как символ признания; на самом же деле таким артистам необходимо просто получать внимание людей к их таланту. Проходя мимо, можно встретить и других удивительных персонажей – рыбаков.
В возрасте от 15 до 20 тысячи ребят устремляются на городские крыши. Штурмуя подъезды, они бегут к опасности, красоте, свободе. Свесив ноги с двадцатичетырёхэтажного дома, они весело машут руками «крышелазам» дома напротив. Вооружившись аэрозольными баллончиками, маркерами и мелками, они оставляют надписи «потомкам», изменяя кровли, стены и асфальт.
Ночью молодёжь тоже гуляет. Как правило, те, кто ближе к московскому характеру, этакие «петерсквичи», отдыхают в клубах; петербуржцы же предпочитают ночные катки, наблюдения за разводом мостов, ночные показы в «Доме кино» да и просто брожения по дорогам в никуда.
Что я могу сказать в заключение о моём, о любимом мною Петербурге? Для меня это целый мир, богемный и декадентский, который всегда со мной. Здесь нет лишних деталей, нет ничего второстепенного, случайного. Петербург невозможно объять и постичь весь, он всегда к нам как бы вполоборота. Окунувшись в шумное движение улицы, как в тёплую ванну, я как будто вижу сон наяву: настолько расплывчаты очертания в тумане, настолько много теней. Всевозможные оттенки серого делают город как бы нарисованным простым карандашом. Петербург нельзя с чем-то сравнить; Петербург похож только на Петербург.